и трудоустройства. Мне горько смотреть, как гибнут сотни таких, как ты, — отчаявшихся и разуверившихся в жизни. Которые за несколько месяцев губят себя водкой и теряют последнее. Поэтому, тщательно ознакомившись с твоей характеристикой, я решил предоставить тебе непростую работу, ну и жильё, естественно.

Чувствовалось, что полковник разволновался. Он встал из-за стола, походил по кабинету, затем, закурив, подошёл вплотную к Петру. Лицо у него было осунувшееся и бледное. А заботливые и добрые глаза передавали всю глубину отеческого сострадания и решимость. Всё это время Пётр внимательно слушал комиссара и внутренне уже был готов выполнить всё, что предложит полковник Быстров.

— Так вот, Пётр Николаевич, говорю тебе честно и откровенно. В ближайшие год, а то и несколько лет благоустроенную квартиру ты вряд ли получишь, поэтому предлагаю тебе комнату в старом офицерском клубе, который из-за нерентабельности уже опустел, тем не менее мы за него боремся, чтобы он не ушёл коммерсантам. И в этом ты мне поможешь, капитан.

Быстров сильно закашлялся, но продолжал курить.

— Товарищ полковник, вам вредно курить, — сочувственно проговорил Пётр.

— Знаю, знаю, капитан, но ничего не могу с собой сделать. Призываю всех к стойкости и нетерпимости к вредным привычкам, а в отношении себя остаюсь слабохарактерным. Так вот, капитан, есть у меня давняя задумка — организовать, ну как бы сказать… не кружок, конечно, что банально и по-детски инфантильно. А нечто вроде общества психологической и физической реабилитации инвалидов-афганцев. Не важно, будь то офицерский или солдатский состав. Ты меня понимаешь, капитан?

— Понимаю, товарищ полковник, только я-то как смогу помочь этим бедолагам?

— Вот! Вот это самое главное, что ты уже проникся, и я не ошибся в тебе, капитан, а что делать — мы научимся по ходу. На первых порах организуем занятия по интересам, в силу специфики каждого инвалида. И пусть поначалу это будут даже какие-нибудь союзы творчества, главное — увести людей от придуманной ими же безнадежности и никчёмности. Уразумел, капитан?

— Спасибо, товарищ полковник, говорю это авансом за себя и за тех, кто таким образом будет вытащен из собственного болота. Однако чем я конкретно могу помочь? Я ведь военный и никакой другой профессии, к сожалению, не приобрёл. Чем я могу их увлечь, чему научить? Есть у меня увлечение — с детства делать игрушечные поделки, но, право, это смешно, товарищ полковник, учить здоровых дядь выделывать куклы. Бред какой-то.

— Знаешь, капитан, а мне не смешно, — произнёс полковник, пронзив Петра суровым взглядом. — Мне не смешно каждый день видеть и слышать душераздирающие мольбы и стоны жён и матерей, кричащих здесь, в этом вот кабинете, и бьющихся в беспомощном бессилии. Чтобы мы спасли их мужей, сыновей, отцов, братьев, камнем идущих на дно в этом жестоком и равнодушном мире. Поэтому, даже если они на первых порах будут просто собираться все вместе и пусть даже банально лепить из пластилина поделки, чёрт возьми, это уже будет большая победа. А чем дальше — тем сложнее. Ты говоришь, что не учитель. Да только одним своим видом, своим несломленным духом ты вдохнёшь в людей веру в жизнь и в себя. Ну что, капитан, по рукам?

— По рукам, товарищ полковник. Я готов хоть сейчас приступить к работе. Вы правы, товарищ комиссар, без дела, без работы мы живые трупы. Низкий поклон и спасибо вам за это.

— Ну, пока ещё рано, потому что мы в начале пути, и многое предстоит сделать, сынок. Значит так, Дарьянов, пока восстанавливается Дом офицеров, с недельку поживёшь в доме инвалидов. Спокойно, капитан, спокойно, я сказал временно, потому что другого жилья больше не предвидится на всём белом свете. Я прекрасно осведомлён о твоём бедственном положении. О смерти родителей и …

Полковник положил на плечо Петру свою широкую ладонь и тихо произнёс:

— Ничего, сынок, ничего, мужайся, жизнь большая и всё еще образуется. Ну, а если нет… Я уверен, в этом огромном мире найдётся любящее сердце, и ты обязательно будешь счастлив. Всё, капитан, не раскисать, завтра я тебе позвоню. Вот тебе временный адрес и рекомендация. Да, и ещё…

Полковник быстро подошёл к сейфу и вытащил оттуда деньги.

— Пусть немного, но на первых порах тебе хватит, а там будешь сам зарабатывать.

— Спасибо, товарищ полковник, я обязательно верну, всё до копейки, — скромно произнёс Пётр.

— Всё, а сейчас не теряй время и иди… Извини, езжай, обустраивайся. Здесь недалеко — в полукилометре от военкомата. Кстати, может, тебе помочь? Ребята тебя докатят. Как ты справляешься одной рукой?

— Спасибо, я сам докачусь, а рука моя трёх стоит, к тому же левой культёй помогаю, ведь у меня только кисть отсутствует.

— Ну, до свидания, офицер, увидимся.

— До свидания, товарищ полковник, — лихо произнёс капитан Дарьянов и, отдав честь, выкатился из кабинета военкома.

Передвигаясь по коридору к выходу, Пётр долго слышал, как надрывно кашлял полковник, крича что-то в трубку телефона.

В доме инвалидов, а точнее престарелых, Пётр растворился среди такого же однообразия колясочников и полуживых старцев. И, несмотря на то что ему выделили отдельную комнату, стремление сбежать из этого царства раздирающего одиночества и заброшенности не покидало его с первой минуты появления там. Только переночевав, он тут же уезжал из этого «санатория» в городской парк или на кладбище к своим родителям. Пётр непрестанно бомбил администрацию дома престарелых, не звонили ли ему из военкомата. Сам же он не хотел раньше времени надоедать по горло занятому комиссару и ждал, когда тот вспомнит о нём. Ведь обещал же.

На четвёртый день Пётр не выдержал. Подкатив к военкомату, он попросил дежурного офицера записать его на приём к полковнику Быстрову если не на сегодня, то хотя бы на завтра. На что тот сухо ответил, что вчера днём комиссар в тяжёлом состоянии доставлен в госпиталь. И что капитана Дарьянова только через неделю сможет принять временно исполняющий обязанности комиссара подполковник Воротило.

— Послушай, старлей, — произнёс Пётр, подкатившись к самому окошечку приёмной. — Ты себе можешь представить, что значит жить в доме престарелых в молодом возрасте? Наверное, нет, вот и я тоже. Поэтому прямо сейчас проси комиссара, чтобы он меня принял. А иначе буду целую неделю жить прямо здесь и дожидаться приёма.

Старший лейтенант сильно смутился, видя неподдельную напористость и непреклонность боевого офицера. Дежурный тут же связался с комиссаром и то ли боязно, то ли робко объяснил ему, что капитан ни при каких обстоятельствах не покинет военкомат до тех пор, пока его не примет военком. После небольших проволочек Петру всё же разрешили посетить